Икона Святая Блаженная Тарсо (Тарасия), 310x400мм

Её называли сумасшедшей и даже боль-
ной, но сказанное ею никогда не было 
бессмысленным. Всё же её слова нужда-
лись в пояснениях. Вопрос об одном мог 
повлечь за собой ответ о другом, иногда не 
имеющем взаимосвязи, тем не менее, имен-
но это оказывалось настоящим ответом на 
заданный вопрос, и выражало увиденное 
ею в прошлом, настоящем и будущем.
Тарсо (Tarasia Zagoreou) родилась 4 июля 
1910 года в посёлке Рого на острове Тинос 
в Греции. Она была младшей из шестерых 
детей. Родители, особенно мать, были глу-
боко верующими людьми. В детские годы 
Тарсо получила хорошее образование, она 
была одной из лучших учениц в классе, 
брала уроки игры на мандолине.
Её жизнь полностью изменилась в воз-
расте 14 лет. Позже она рассказывала об 
этом следующее: «Я ушла из дома, когда 
мне было 14. Много детей играло на улице 
перед булочной, когда oфицер* пришёл за 
мной. Он взял меня на руки и понёс в неиз-
вестное место. Моя жизнь совершенно из-
менилась с тех пор.»
И сама Тарсо изменилась по отношению 
к окружающим. Oна начала сторониться 
всех, полюбила свободу и одиночество, 
часто рассказывала о жизни после смер-
ти, молилась об умерших родственниках и 
даже разговаривала с ними. Она ко всем от-
носилась с любовью, но окружающих ста-
ли смущать её одежда и поведение: белые 
туника и платок, старая обувь (когда Тарсо
дарили новую пару туфель, она била их до 
тех пор, пока они не начинали выглядеть 
изношенными).
Семью тревожило не вписывающееся в 
рамки привычного поведение родственни-
цы. После переезда в Афины в 1942 году её 
насильно отвели в психиатрическую кли-
нику. Врачи поставили диагноз «шизофре-
ния» и направили её по правилам того вре-
мени на трепанацию черепа.
Во время гражданской войны в 1944 году 
Тарсо продолжала безбоязненно выходить 
на улицу даже после наступления комен-
дантского часа. Однажды солдаты привели 
её домой к сестре, в изумлении спрашивая: 
«Кто эта женщина в белом? Она без страха 
бродит среди летящих пуль, оставаясь не-
вредимой!».
В 1949 году мать Тарсо, разочаровав-
шись в официальной медицине и желая 
хоть как-то помочь своей дочери, отвела её 
в женский монастырь в Кератеа с надеж-
дой на «выздоровление» в святых стенах. 
Тарсо умоляла оставить её в монастыре. И 
она осталась, приступила к работе вместе 
с монашками, была чтецом, писцом (у неё 
был очень красивый почерк), носила воду. 
И монашки, и миряне (гости монастыря) 
часто относились к ней с презрением из-за 
её «странного» поведения. Монахини, зада-
чей которых было утром будить остальных, 
неизменно обнаруживали Тарсо сидящей и 
молящейся. С того времени она всю свою 
жизнь даже спала сидя, не считая несколь-
ких суток спустя много лет, когда её поло-
жили в больницу с ожогами.
А потом Тарсо стала вести себя и изъ-
яснятеся совсем непонятно для окружаю-
щих, даже высмеивала других: в основном, 
мирян. Тогда её и попросили покинуть мо-
настырь, и Тарсо осталась без крыши над 
головой в буквальном смысле этого слова.
В первые годы ей негде было жить, и она 
ходила по полям и горам. Никто не знал, где
она укрывается в непогоду, иногда её виде-
ли сидящей под дождём в открытом поле, 
держащей над головой доску. В семидеся-
тых годах, уже пожилая, нуждаясь в укры-
тии, Тарсо сама сделала себе кров без окон 
из каменных и деревянных обломков.
Одежда женщины всегда выглядела по-
ношенной. В юности она пыталась скры-
вать свою естественную красоту. Однажды 
какой-то мужчина, посетитель монастыря, 
сделал комплимент её красивым глазам, и 
Тарсо тут же нашла и надела очки с толсты-
ми стёклами, на всю жизнь испортив себе 
этим зрение. Позже она говорила: «Что они 
ещё от меня хотят? Я отдала даже свои гла-
за...». А услышав, что у неё красивый нос, 
она надела чёрную ленту поперёк лица, и 
носила её до старости.
По свидетельствам сестры Марины, что 
носила пищу, ела юродивая очень мало, и 
не ела, казалось, совсем, если сестра не 
могла навещать её неделю. Как-то на пред-
ложение мирянина, готового принести ей 
любую еду, которую Тарсо захочет, она от-
ветила: «Не надо мне носить еду. Офицер* 
и Мария носят мне её!». 
Тарсо почти никогда не бывала в церкви. 
Она любила детей, и однажды у неё жила 
приглашённая на несколько дней девочка, 
которая потом рассказывала, что однажды 
вечером видела хозяйку после молитвы, от-
крывшую рот, чтобы съесть что-то, подан-
ное ей кем-то невидимым!
Скорее всего, Тарсо так и не стала мо-
нахиней, и когда её спросили об этом, она 
подняла платок, указала на места, где во 
время операции ей просверлили череп, и 
сказала: «Я - монахиня. Вот мой постриг. 
Видишь, моя сестричка: я получила печать 
спасения.».
Считая молитву очень важной, она так 
говорила о молодёжи, обратившейся к ней 
за советом: «Они пришли ко мне вместо 
того, чтобы самим это делать (т.е. молить-
ся)!». Другому посетителю Тарсо предло-
жила во избежание формальности иногда 
менять порядок слов во время молитвы. 
Вот её собственные слова: «Даже Бог уста-
ёт от слишком многих молитв.».
На упрёк: «Мне стоило столько усилий 
попасть к тебе, а ты говоришь только глупо-
сти!», Тарсо ответила: «Я говорю. И тот, кто 
понимает, поймёт.». 
Случалось, Тарсо рассказывала пришед-
шим к ней людям о их собственной жизни 
то, что только они сами могли знать. Также 
существуют свидетельства, что её видели 
одновременно в разных местах. 
А вот слова Марины: «Я сидела с се-
строй у её избушки. Было тихо. Вдруг она 
сказала: «Иди, сядь сюда, потому что буря 
может ударить тебя с той стороны!». После 
того, как она повторила то же самое ещё 
раз, я рассердилась: «Не говори глупостей, 
будь логичной!». Она ответила: «Я и гово-
рю логично, только вот ты не слушаешься 
меня!». Вдруг разразилась буря, старой де-
ревянной дверью попало мне в лоб и силь-
но ранило. Расстроенная Тарсо перевязала 
рану как умела, и позже в монастыре мне 
помогли сёстры, и рана зажила.»
Последние годы своей жизни Тарсо про-
вела в монастырской келье. В октябре 1989 
её отвезли в больницу, где врачи хотели 
делать ей операцию, на что она ответила: 
«Они не будут делать ничего. Я скоро пойду 
к Мариам.» Так она предвидела свою ско-
рую кончину.
Тарсо сердилась, когда кто-то говорил о 
покойном: «Он умер» или «Она умерла», и 
поправляла: «Нет: он ушёл для жизни!», и 
её семья столько раз это слышала от неё, 
что и после её смерти не отчаивалась, но 
чувствовала скорее скорбь, смешанную с 
тихой радостью.
Избушка, в которой юродивая прожила 
много лет, была с необъяснимой спешкой 
разрушена бульдозером сразу после её ухо-
да. Любившие и ценившие Тарсо люди пе-
ребирали обломки руками, чтобы найти не-
многие принадлежавшие покойнице вещи. 
Кое-что было обнаружено, и многие свиде-
тельствовали, что они позже поражались их 
необъяснимому сладкому аромату.
Как-то монах из Афона спросил её: «Ка-
кой дорoгe ты следовала, достигнув так 
много, будучи юродивой?». Тарсо ответила: 
«О какой дороге ты говоришь? Работай! Я 
была в миру, а потом я умерла. А потом ра-
бота, работа... Я на деле следовала дороге, 
проложенной святыми отцами. Я умерла 
для мира, я дала свою жизнь Христу, и с 
того времени работа, работа.»

* прим.: так Тарсо называла ангела.
Источник: Ioannis K. Kornorakis «Tarso
The fool in Christ» (1910-1989)

www.ortodoks.no